Пришла-таки. Мужчина не обернулся. Ни когда почувствовал, теперь уже ясно "увидел", присутствие этой ВС, ни когда услышал шорох подле себя. Как бы не достало пялиться на смазанную линию горизонта, на снующих по округе шизиков, он не торопился выдавать себя. Их "игру", еще при первой встрече, начинал не Харон и не желал давать понять этой девчонке, что принял ее условия. Ради праздного веселья. Да, только из-за него.
- Ты знаешь, как меня зовут, - не ответил - огрызнулся. Наплевательское отношение осталось ко всему, кроме трепетно хранимой памяти о Томо, их Имени, их недолгой совместной жизни. "А вот схерали?! Не с того начинаешь, куколка," - досада. Именно она. Потому что Джулия ждала ответа и давила на виски своим "ожиданием". А говорить не хотелось. Больно признавать, что так глупо и позорно вышел из строя, что его Имя - это просто шрам на груди, бередящий душу при каждом удобном случае. Напоминание о предательстве. "Я пекусь о мертвечине. Кретин," - мужчина затянулся глубже, перехватывая пальцами сигарету. Жизнь стала бы легче, если вместо паршивого воздуха можно было вдыхать дым. Угробить легкие и не париться за остальное.
- Нас звали "Не знающие пощады" или просто "Безжалостные", - губы дрогнули, изображая подобие улыбки. Непривычно рассказывать о таком вслух. Тем более дико для Мишеля. А имея в собеседниках ненормальную девицу - туше! лучше не придумаешь. - Чешу языком и Оно зовет меня. Рвет на части, пока не получает лакомый кусок свежего мяса. Знакомо? - почти без иронии, но с пространным для Бредшоу оскалом. Как давно он не отрывался по полной, не спускал своих собак и не набрасывался? Как с другим человеком.
Сигарета истлела и упала под нос ботинка, что сразу же задавил мелькнувший красный огонек. Тогда Боец и обратил внимание на Джул, мелком окидывая ее потрепанный вид. Голые лодыжки на промерзшей тропинке, свитер, на два-три размера больше или просто вытянувшийся со временем. Девчонка так же не жаловала больничную робу, как и Аарон. Ожидать от нее другого было глупо. Неуемная бунтарка. "Или это ее псих. Кто знает," - закрепившейся за Джулией образ дал небольшую трещину. По венам текла жгучая смесь из всеобъемлющей Силы и неясного безумия. Неясного здоровому человеку, само собой.
- Ты можешь свалить. Почему сидишь в этой дыре? - Харону не было интересно, совсем. Но лучше было задать вопрос, чем отвечать на похожие. Говорить вообще не хотелось, как не хотелось стоять на улице, слышать шепот за спиной, дышать, жизнь. Ломота в костях, от переполняющей тело слабости, вынудила присесть. Прямо на край небольшого бордюра. Если бы он обернулся на каталку, стоящую в нескольких метрах, возле мед брата, то подавился бы жалостью к себе. Подкосившая слабость, чтоб ее. Всего день, а вернуться в привычный режим выходит сложнее, нежели в прошлый раз.
Так остро не чувствовалось превосходство, так как Харон не планировал вести диалог, в том понимании, который закрепился за сим понятием. Ничего полезного для себя, кроме интересной компании на прогулке. Ничего, кроме ощущения рядом Жертвы и ее влияния на Бойца. Пусть чужого, пусть почти сломленного. Бредшоу не надеялся ни на что, не помыслил бы просить остаться, ежели Джулия расценила его жест за поставленную точку. Как будто знал, что та не сделает этого. У нее своя выгода, а он... ему и на бордюре удобно сидится.
- Спалить бы к херам все белые халаты, вместе с их докторскими степенями и недотраханными задницами, - а вот это уже от души было сказано. Наблюдать, как искаженные болью лица исчезают за языками пламени. Мужчина снова улыбнулся. Отстраненно и опять нелепо. Ему вообще не свойственно напрягать мимические мышцы после того количества "лечебной" фигни, что ему вливали во время операции, чем пичкали после и совсем недавно. Коньки отбросить не так весело, когда почти не чувствуешь собственную кожу. Это и угнетало, и чудилось нелепее, нежели босоногая дурнушка в исполнении Джул.

- Ты знаешь, как меня зовут, - огрызнулся в ответ милый собеседник, не задев самолюбие девчонки на на миллиметр. Чем активнее он ей сопротивлялся, тем сильнее нравился. Она ожидала еще как минимум драки с ним, но это позже... после определенных вопросов по больной теме. А судя по записям его горе-психиатра, он был болен всего одной темой - своим природником. Джул усмехнулась одними глазами, продолжая его разглядывать.
Грубый. Неотесанный, не привитый теорией по полной программе. Значило это лишь то, что RF не сцапало его на обучение. Насчет популярных Семи Лун девушка еще не была уверена, памятуя о степени идиотизма между парами-выходцами той школы.
Моя судьба, моя пара, одно имя на двоих... Умру за тебя, мой сладкий... Фу, мразь какая. - передернула плечами Джул, проматывая мысленно смерть беленького мальчика на руках у бойца рядом с клубом. Какого лешего они так цеплялись за природника, ей было непонятно. Пара на то и пара, что должна работать с максимальным КПД, независимо от составляющих частей. Для этого они и отличаются от других людей. Ей было плевать на философию одной души в двух телах, на весь бред, который впихивали в головы детям. Она была сама по себе. А вот Харон кис здесь с тех пор, как потерял своего плюшевого мишку, и это бесило. Такой боец не должен был прозябать на таблетках в клинике, когда мог бы показать всем их место под слоем асфальта. Это приятно грело девушку, вынуждая не оставлять вниманием этого мужчину, сколько бы времени он не посылал ее подальше.
- Нас звали "Не знающие пощады" или просто "Безжалостные" - о, ты способен на эмоции - нежно отметила про себя рыжая, любуясь его выражением лица, когда он нехотя выдает ответ на ее вопрос. Главное - подождать. Ему же больше не с кем поговорить об этом, кроме психиатра, которую больше интересует его член, чем имя на теле. Джул была единственным "нормальным" собеседником для Харона, хотя само слово "нормально" к ней применить мог разве что Ринтаро. Да и тот в последнее время ее не понимал. Жаль, милый был парень.
Рыжая немного скучала по длинноволосому красавчику, который всегда терпел ее, несмотря на загруженность и нежелание ее видеть. Удивительно, что между ними так ничего и не было похожего на физическую близость в привычном понимании. Ни секса, ни игр в "укрепим же наши узы", ни объяснений в любви и прочей ереси теоретической части. Голая практика взаимодействия двух людей, которые могут сделать все, что захотят и когда захотят. Таро для нее был чем-то невинным, пожалуй, самым невинным участком ее жизни.
- Чешу языком и Оно зовет меня. Рвет на части, пока не получает лакомый кусок свежего мяса. Знакомо?
Джул криво усмехнулась, отводя взгляд от фигуры пациента и наблюдая за своей "наблюдательницей", которая успела найти себе тень на скамейке и погрузилась в чтение журнала.
Рвет на части? Да, милый, так и бывает. Когда не хватает контроля на это, когда ты сам - сплошное имя и боль в нем. Но это можно подкормить, если знать как и кем. Неужели не знаешь?
- Ты можешь свалить. Почему сидишь в этой дыре?
Девушка моргает от неожиданности.
- Ну и что ты здесь ловишь, если не секрет? - всплывает в памяти утренняя тишина палаты. Тот же самый вопрос, но теперь в другие ворота. Ему действительно интересно или это способ заполнить тишину? Девушка задумчиво смотрит в никуда, ощущая как ветер щекотит голые лодыжки и пробирается сквозь вязку свитера до кожи. А зачем ему заполнять паузы, если ему не интересно? Не его стиль. Если только... Она переводит взгляд на огромные часы, которые висят над выходом во двор. Прошло меньше трех дней со знакомства а его палате, а ее все еще не берут повышенные дозы препаратов. Не так уж она привычна к кайфу, чтобы это могло работать. Значит, это чистый адреналин от ощущения. Джул удивленно уставилась на оседающего Харона, припоминая теорию по связи, которую когда-то пытался ей вдолбить Ринтаро. Кто бы тогда его еще слушал... А стоило бы.
Мы в ответе за тех, кого приручили, да, Таро? Да, Джул. Идиотизм.
В бессильном осознании собственной тупости и невнимательности, она спрятала лицо в радонях, хихикая тихо, почти мурлыкая. Харона вывели на общий уровень доступа не просто так, не за красивые глаза и хорошее поведение. Его так изматывали, а заодно и наблюдали как он будет реагировать на нее. Прелесть, а не заведение. Шоу должно продолжаться как ни в чем не бывало... Будет вам шоу, ребятки.
Девушка села перед Хароном, убирая руки от лица и вытягивая вперед одну, складывая указательный и средний пальцы в детский жест подобия пистолета и касаясь виска бойца.
- Я могу снять боль, глупый. Могу снять действие таблеток. Могу приказать и ты сделаешь. Как и другие, с кем я развлекаюсь здесь. Я могу уйти туда, за стены. - улыбка растянула губы рыжей несимметричной усмешкой.
- Но скажи мне, парень, что там такого важного, чтобы я захотела уйти?
Я тут почти в любви признаюсь, а он так и будет бесчувственным бревном сидеть? Пора бы уже дойти умом, что я здесь торчу не ради санитаров и униформы.
Харон отреагировал как и ожидалось.
- Спалить бы к херам все белые халаты, вместе с их докторскими степенями и недотраханными задницами, - бескрылая хихикнула и убрала руку от его лица.
- А вот это как раз можно.
Она протянула ему руку, вставая и смотря на него сверху вниз. - Прогуляемся, Безжалостный? - в голосе зазвучали нотки приказов, всех, которые еще будут, - Ты ведешь. - фраза открывала в своей односмысленности все. Это означало только то, что ключи от машины слушаются только его. Ему решать - остаться здесь или проглотить свои тупые детские принципы и отказаться от траура по сопляку.  Джул смотрела спокойно, с неожиданной для нее серьезностью.
Ты мой, Харон. Осознавай, детка.

Угнетенное состояние умело смахнула женская рука. Та, естественно, могла принадлежать только Джулии. Мужчину передернуло от легкого прикосновения к своему лицу. Он бы и внимание не обратил, если бы девица не уселась прямо перед ним и не вынудила бы посмотреть в глаза. Сосредоточенные, пронзительные, не терпящие неповиновения. Всеми открытыми участками кожи ощущалась Сила, струящаяся в этой Жертве. Дико и странно, как раз в стиле Харона. В кромешной тьме, что расползлась в голове, наконец, проступил свет. Не теплый солнечный, а холодный, в оттенках синего и ослепительно белого. Он пробуждал то, что хотелось зарыть глубже в себя.
"Ты смеешься надо мной, глупая маленькая Жертва?" - кадык дернулся, пропуская по горлу ком. Во рту сразу пересохло и боль усилилась. Не пресловутая мигрень. Ныло проступающее заново Имя. Опять в присутствии этой девчонки. Челюсти до боли в зубах сомкнулись. Слова Джул подбрасывали дров на пепелище, заливали еще горячие головешки бензином. Мишель перехватил кисть, хотел отбросить, но пальцы сами сдавили ее так сильно, что сложно было их расцепить.
Нет ответа. Ведь Бредшоу и сам не знал, почему она здесь, почему они оба в этой психушке. Могли уйти, да. Не ушли же. Конечно, нет. Холодные пальцы, меньше и мягче его собственных, к ним на удивление приятно было прижиматься щекой. "Как голодный пес. Черт," - Боец с жадностью вдыхал ее запах, от середины ладони и до запястья. Открытый жест, слишком доверительный или даже доверчивый. Морозный воздух и ощутимая прохлада не задушила аромат женской кожи, даже тошнотворный душок медикаментов остался. Харон дышал Жертвой, плевать какой и чьей. Другой мотивации у него нет.
Когда девчонка поднялась Аарон последовал за ней не задумываясь. Слабость подозрительно быстро отступала под оклик родного Имени. За предложенную руку он взялся, но выше локтя - и в таком положении велико было желание вернуть уверенность. Опасно настолько расслабляться и слепо тыкаться в неизведанное. Опрометчиво, безрассудно. Да, именно так любил этот человек. "Зачем я тебе?" - резонный вопрос, который озвучен не был, но был услышан. Безжалостный перехватился пальцами еще выше, подобрался еще ближе, насколько мог себе позволить. А позволял он себе более чем достаточно, чтобы пропустить через себя спокойное дыхание Джулии.
- Ты играешь по своим правилам, куколка. Не всегда так будет, - она не должна забывать, что Мишель опасен, что может сорваться в любой момент и броситься на нее. Голос сипел и резал собственный слух, но дожел был донести суть фразы. Не отказывал, плавно обтекая и выворачивая ситуацию под себя. Если где-то затесался Страж этой психопатки, то ситуация осложниться и результат будет не в его пользу. Откровенно говоря Бредшоу не мог успокоить тревогу. Уже не по почившему Томо и его незримому предательству, которое подтверждалось прямо сейчас. Нет, было и другое.
В личное пространство незаметно закрался чужой. Во всех смыслах "чужой", не имеющий отношения к их с Джулией уединению, в паре сантиметров от лиц напротив друг друга. Харон почти не думал, как у него получилось вывернуть локоть за спину своему надсмотрщику и при этому удержать возле себя девчонку. Парнишка пискнул, потянувшись за шокером, только не успел оказать должного сопротивления. Мужчина прижал мед брата к парковой дорожке, с хрустом вытягивая его левую руку. Это было что-то. Так давно тело не трепетало от переполняющей его ярости. И Харон не остановился, покидая общество Джул окончательно.
- Тупая скотина, ты мне мешаешь, - выплюнул он, на невразумительные мольбы отпустить, образумиться, на крики о помощи. Нежелательное внимание, однако сладкое. Бредшоу припечатал спину коленом, прижимая руки к тонкой шее, с каждой секундой наслаждаясь страхом бедолаги. На его месте мог оказаться любой и это было бы не менее сладко. Снова хруст, на этот раз шейные позвонки не выдержали резкого движения пальцев. Мальчишка уже не сопротивлялся, а Харон продолжал держать, упиваясь тем, как легко можно лишить жизни простого человека.
- Этого хотела, детка? - глаза широко раскрыты, лицо исказила гримаса, а по сухим губам проехался язык. "Было вкусно, но мало," - мышцы покалывало, нужно больше. А "больше" себя ждать не заставило.  В нескольких метрах от Джулии уже копошились двое, за спиной Харона - четверо. Ребята не дохляки и справиться со всеми ими сейчас было бы сложно. Значит, в очередной раз одиночный изолятор. "Или нет?"
- Не дури, Харон! Хуже будет, - верно говорят, что весь гонор стада в самом тупом ее представителе, что привык покрикивать из-за спин своих бугаев. Набежавшему персоналу клиники как раз подходила такая характеристика. Белые халаты сливались перед глазами, Боец не двигался с места, зло зыркая по сторонам. При другом раскладе обставить этих остолопов было не сложно, но слабость постепенно возвращалась, а вместе с ней и отчужденность. Перспектива изолятора уже не казалась такой уж поганой. Вот тогда Безжалостный вновь ощутил присутствие Джул. Коснулась ли сумасшедшая Жертва его, или просто "позвала", не столь важно. Он просто дернулся в ее сторону, притягивая к своему боку и:
- Надеюсь, ты знаешь, во что вляпалась. Загрузка системы.

Цепкий взгляд голодно ловит мелочи в поведении мужчины: жесты, жесты, движения губ, взгляд, узоры узоры узоры... Чернила заманчиво сплетались в рисунки, обволакивая лицо, шею, руки. Из под обычной одежды выглядывали на дневной свет обрывки шедевральной работы чьей-то уверенной иглы, и весьма терпеливой руки. Какой запах ты помнишь? - невпопад, лирично, почти с мягкостью. Джулия была удивлена открытости бойца, который был как на ладони - для нее. Это отдавало в области спины смешанной чесоткой с болью. Имя... Она и забыла, что это вроде как наказуемо. Слегка.
Момент, когда он притянул ее ладонь к лицу был мимолетен, но вывел девушку в полудремное состояние собственных мыслей. Каким запахом я буду для тебя, Харон? А каким звуком? Она ощущала легкий аромат медикаментов, шампуня, сигарет чужой для нее марки и примесь дорогого мужского парфюма на щеке - след от недавнего визита. Она источала какие-то крупицы внешних обстоятельств, но не знала какой запах можно считать истинно ее, личным. Может хоть кто-то знает? Ее сущность, ее цвет. Сам факт ее существования вот так, без надежды на наказание в срок.
Каким цветом я буду нарисована? Зеленый прищур глаз от солнца, соленый запах внутреннего двора и воображаемые картинки вместо реальных пациентов. Колясники, играющие в шахматы у фонтана - трое, один с пледом на коленях. Мгновение и ее волею их разрывает на краски, размазывает по асфальту, крася кончики искусственной травы и высыхая на солнце несколько часов. Утро, раннее утро. Разноцветная роса, никакой крови... Зеленые оттенки, черно-белые пятна, грязь с фиолетовыми разводами вниз по каменной ограде фонтана. В груди рождается ощущение холода, кусающее кончики пальцев. Жидкость, которая остается на пальцах, которую не смыть просто так - водой. И шахматы будут грязными. Цветными. Человеческими.
Очень близко лицо Бредшоу, но от этого лишь спокойнее. Его цвет - красный. Густой, темный цвет, которого нельзя иметь много. В таком можно раствориться самому, забыть.
- Знаешь почему снег белый, Лелуш? - всплывает фраза из аниме-эпопеи, которую она урывками видела у Таро дома. Мысли спутываются на этом простом вопросе про снег, Джул не может вспомнить как заканчивается фраза юному принцу Британии от ведьмы с кодом. Кусает губы, но мир не возвращается в привычное состояние, да и не хочется его возвращать. В виде палитры жидкостей всех мастей он смотрится более логичным. Какие могут быть границы и формы в мире, где люди грызутся друг с другом за такие банальности как деньги, секс и наркота?
Жаль к этому нельзя добавить дозы... - с усмешкой оглядываясь вокруг, она тянет рукава свитера, мнет их края в ладонях и удивляется, что рукава не кончаются. Звуки шелестят вокруг. Слух с трудом выцепляет глухие удары и голос Харона как сигнал, что мысли увели ее далеко.
- Этого хотела, детка?
Рыжая склоняет голову, сонно-расслабленно изучая лицо мед брата, который уродливо застыл под тяжестью тела татуированного пациента. Сморгнув картину яркого желтого месива по земле из оранжевого и белого, она возбужденно хлопает в ладоши, улыбаясь Харону.
- Красиво... - выдыхает она, поглощая вид мертвого тела, которое еще не успело остыть. Теперь у нее было четыре цветных пятна во дворе. Позади раздались крики персонала и звук экстренного сигнала. Джул прикрыла глаза, отворачиваясь от Харона и вдыхая знакомый запах страха и власти. Облаченные властью белые пятна уже собирались во дворе, обступая их обоих. Это девушке нравилось. Пальцы правой руки нащупали в кармане предмет, но не стали его доставать. Вспомнила.
"- Потому что он забыл свой цвет...," - заканчивает зеленоволосая ведьма. И наивный мальчик по имени Лулу смотрит на нее. Ну вылитый Ринтаро. Усмешка ломает губы.
Санитар хватает ее за плечо, называя по имени и призывая "быть хорошей девочкой". Девочка на автомате отправляет человека на пол, ощущая как в мышцах просыпается привычное ощущение силы, отточенное в уроках. На Харона нацеливается бОльшая часть камикадзе в халатах. Снег не помнит... Не помнит же?
- Плевать, что не помнит! - яростно ощеривается она на ближайшего работника клиники и оказывается за спиной у Харона, повисая на его руке обручем из ладоней в области локтя.
Плевать ей на снег. На людей, на все это... На Ринтаро тоже плевать. Все это - один сплошной бред. С их долбаной системой, школой и ересью про пары. К черту все это. Голова закружилась на мгновенье, отчего Джул сильнее вцепилась в руку парня.
- Надеюсь, ты знаешь, во что вляпалась. Загрузка системы.
Музыка для слуха Жертвы, не иначе. Такие простые слова... Избавляют от криков, людей, клиники и никудышних декораций.
Как тихо... - благодарно прикрыв глаза, она отпускает Харона только тогда, когда все звуки смолкают в кромешном вакууме системы. Побег сюда стоил знакомства с этим бойцом. В такие мгновения Норрикс могла позавидовать умению бойцов сбегать сюда в любой момент, когда им захочется. Если бы она так умела - изоляторы стали бы приятнее.  Снятся ли здесь сны? - пришло из полузабытых мыслей, - можно ли здесь остаться навсегда? Кто-нибудь пробовал?
- Я Бескрылая, - произносит Джулия с улыбкой, отпуская руку Харона и отходя от него на несколько шагов вперед, раскидывая руки и кружась, как в детстве. Как в игре, когда мир безмятежен и добр к тебе.
Система была для нее таким местом. Пусть даже чужая. Какая, к черту, разница каким именем открывается дверь в Ад? Главное, что дверь поддается тем, кто ищет.
- Впечатляет, - девушка не оборачиваясь к бойцу, задирает голову и пытается рассмотреть систему внимательнее, особенно свод. У Шизуо обычно было что-то красивое и глубокое - ей нравилась эта чистота. Почти звонкость. Но этот боец не был таким чистым как природный Бескрылый. Система разительно отличалась от всего, что она видела прежде. - Кто учил тебя драться?

Полное погружение. Уши заложены, как если бы их обладатель резко взмывал в небо. Минутное замешательство в полнейшей пустоте, во мраке, охватившем сознание. Теплые пальцы напоминают о реальности происходящего. Харону удалось загрузить систему после продолжительной "голодовки". В былые времена он бы мог ринуться в бой уже после первых трех секунд, а сейчас с трудом позволяет Системе воссоздать его твердыню.
Случайные жертвы пары Безжалостных успевали заметить под ногами горячий песок, обжигающий ветер в лицо и глаза, что переносил смрад от одного гниющего трупа к другому. Полуразвалины домов, когда-то населенных еще живыми и вполне счастливыми семьями. В "душе" Харона господствовал хаос войны, что застыл в его памяти именно таким, одной из безымянных провинций Афганистана. Сквозь его небо не проглядывается солнце - слишком густые "песчаные" тучи поднимаются в воздух с каждым порывом ветра. Даже не прислушиваясь четко различимы автоматные очереди и душераздирающие крики, мольбы о помощи, о пощаде, о спасении детей, женские и мужские.
Впервые, попав в Систему своего Бойца, Томо почувствовал отвращение, о чем незамедлительно сообщил. "Она непрактична. Это твои живые воспоминания. Они не устойчивы," - так мотивировала свой ответ хмурая Жертва. Однако впечатление, которое произвел владелец Системы, оставило приятный отпечаток в памяти. Мишель оживал на поле брани и безрассудно кидался в самое пекло. Он был рожден для войны и Сингецу это сразу подметил. Первая пара противников пала мгновенно, не успев объявить поединок заклинаний. Всему виной был нож, проткнувший шею сопернику, пущенный Бредшоу. Безжалостный не знал, что от него требовалось и действовал инстинктивно. Враждебная пара подавилась своим бахвальством, ибо в школах не учат, как защититься от летящего ножа или выпущенной пули. О да, это распалило интерес Томо к своему новоиспеченному напарнику. Жадный любовник, безбашенный убийца - что еще скрывал Харон от мальчишки? Поле битвы оголяла его.
В настоящий момент мужчина не чувствовал былого прилива энергии, лишь жалкие отголоски того, что не могло насытить полноценного Бойца. Абстрагироваться мешала головная боль и безумная девица рядом. Та проявляла по-детски наивный интерес к окружающей среде. Возможно, Джулия никогда не видела Системы дилетантов или же ей просто не терпелось ворваться в самую суть нового знакомого ВС. 
"Бескрылая, говоришь. Тварь, рожденная ползать, детка, вот кто ты. Как и я," - на фоне руин, танцующая девушка смотрелась чужеродно. Однако, детище Бойца не отвергало случайного гостя. Чем дольше они находились внутри, тем прочнее устанавливалась Связь. Меж ними или же Харон все цеплялся за отголоски памяти? Не так важно, так как он снова мог чувствовать и в нос ударил запах крови. Между пальцев высыхали алые капли, что несколько минут назад текли по венам молодого санитара.
- Такие неженки и не знают, что за пределами их бассейнов и позолоченных сартиров, есть настоящее Пекло. Мое выглядит так , - с усмешкой Мишель развел руки в стороны. Несколько лет службы с автоматом на перевес, недели плена и, в качестве контраста, спокойная, размеренная жизнь в захолустье, где располагалась клиника. Конечно, ему было не уютно. И если бы можно было остановить время или подохнуть внутри своей Системы, то молодой человек сделал бы это.
- Копаешь под меня, куколка? - пока девчонка обращалась к нему, Аарон искал то, что всегда было на одном месте. Потерянный еще на службе именной охотничий нож. В его "мире" он лежал в песке, либо торчал из разлома в стене. - Опытным путем. Я - дикарь, - одним движением холодное лезвие было извлечено и спрятано за пояс. Бредшоу отлично помнил, как извлекал этот предмет из истекающего кровью врага. И когда еще не осознал себя ВС, и после. Сладкое время властвования над чужой жизнью. Пьянит и делает зависимым.
Руки сжимаются, растирая остатки крови. Еще не застывшие капли, без стеснения, слизывает язык. "При жизни был дерьмом, и после смерти от душка не избавился," - скривился. Раньше такого не было. Неужели Харон успел отвыкнуть от всего, что когда-то было привычкой? Внимательный взгляд коснулся Джулии, выказывая заинтересованность, но... какую-то животную. "Я чувствую, как вкусно ты пахнешь, детка," - для Безжалостного вход в Систему был сигналом "убить" и организм реагировал на это так же нормально, как и на урчание желудка при голоде.
- В чужой Системе, без своего сторожевого песика. Не страшно, крошка? - мужчина расстегнул теплую кофту, стаскивая ее окончательно и оставаясь в белой майке, так неестественно ярко преломляющей тусклый солнечный свет. Физическое состояние заметно улучшилось, а настроение подстегивало на очередной необдуманный поступок. В его "мире", построенном на костях бывшей Жертвы, можно было позволить себе немного веселья.

Сухой воздух колко трогал кожу, без намека на мягкость или приятность ощущений. Внимательный взгляд выцеплял отдельные детали картины вокруг, складывая как пазл действительность с тем, что она знала о нем. И все ложилось ровно, с трещинами, которые заполняло красным. Склеивало. Намертво. Палящее солнце, пустота и затхлость воздуха, где замолкают очереди из ствола. Скрежет тишины в точке ада, где нет ни одного памятника живому телу. Нет вообще ничего живого.
Подлинный ад. - девушка сглатывает, касаясь холодными пальцами, ладонями - шеи и смыкая их в замке. Это не было декорацией, которую она ожидала. Хотя... Она не ожидала ничего подобного. Это не было бредом или внутренним миром человека. Это не была мастерская игра реальностью стража, которому приказали загрузить эту милую вторую реальность. Это было что-то удивительно простое, безкрайнее по искренности и восхитительно тошнотворное в своей жестокости. Джулия смотрит во все глаза и не знает какие слова могут выразить то, что поднимается в ней.
Перед ней было реальное место на земле, точка из мира, где живут они и еще многие-многие люди. Но связь с этим местом есть только у этого рисованного демона за ее спиной. Нетрудно было догадаться, что это одно из мест, где он служил. Исполнял приказы. Какая ирония... Боец и солдат - две одинаковые линии поведения. С малюсеньким отличием - в системе нельзя положить всю деревню, несколько поколений, сотни жизней... Там не убьешь больше двух.
Девушка медленно поворачивается к бойцу, расслабленно дорисовывая мысленно к его фигуре людей в форме, с оружием и окурками в зубах. Глуповатые улыбочки на лица, скрежет рации в воздухе, пошлые избитые внутри отряда шутки и первые трупы, падающие в пыль. Облака песчаной дымки и сдавленные визги разносятся вдаль, перекрываемые звуком уничтожающего взрыва гранаты. Ресницы дрожат, прикрывая глаза, пока пальцы сильнее впиваются в кожу на шее. Лопатки пульсируют, отдавая приятным чувством предательства.
Дикарь, самоучка, звереныш... Пес на цепи правительства, обязанный убивать никому не известных существ, о которых даже не вспомнишь спустя годы. Или не все так просто?
Хитрый прищур зеленых глаз из под копны волос выдает любопытство, но какое-то сонное. Ее клонило в полуденную дрему, будто она перебрала с алкоголем. Или на нее так действовала побочная связь? Джул впервые за эти дни попыталась прислушаться к Харону, уловить его состояние. Мешало пьянящее ощущение агрессии, накатывающей волнами в эти мгновения. Жертва лениво перевела взгляд на бежевый кусок ткани, зацепившийся за ее щиколотку. Легким ветром его прижало к джинсам, пришлось наклониться, чтобы рассмотреть его и взять в руку. Никаких узоров на ткани, кроме нескольких пятен грязи  и налипшего песка. Перебирая ткань между пальцами, она улыбнулась мягко, угадывая запах крови и чьей-то унесенной жизни. Платок был женским.
- Теперь ты - мой сторожевой песик, Шелли, - произносит она, отпуская ткань в свободный полет дальше. Ее не интересовала чужая боль или смерть. Какое ей дело до этого? Да, Харон убийца. Но она не многим лучше его. Исповедываться им обоим еще рано.
- Похоже, что мне страшно? - она подходит к нему, доставая из кармана складной нож и быстрым движением подцепляя лезвие ногтем, раскрывая его во всю длину. По лезвию тянется кривая царапина, которую она нежно поглаживает пальцем. Возбуждение гонит их обоих в одно и то же состояние - потребность причинить другому боль. Джулия приближается к парню, не сводя с него уверенного взгляда. Она понимает его состояние. Наконец-то, она видит кого-то столь близкого к ее мироощущению. Она не служила, не была в горячих точках, не убивала ради приказа и не будет страдать никакими воспоминаниями в кошмарных снах. Ее совесть запятнана всего несколькими жизнями, которые она вычеркнула ради собственной забавы и скуки... Но они похожи, пожалуй, даже слишком.
Лео, ты не поймешь. Это гораздо лучше чем быть влюбленным, чем быть под наркотой или убить кого-то руками бойца. Это животная страсть, основа всего человеческого поведения - это страсть отнимать то, что даровано не нами. Страсть уничтожать. Мог ли он похвастаться этим?
Девушка облизывает губы и перехватывает нож для броска в мгновение, посылая его знакомым движением в пустоту воздуха. Свист полета прерывается смазанным попаданием в руку, чуть выше локтя, где еще недавно было кольцо ее рук.
- Мне будет страшно лишь в одном случае. - с улыбкой произносит девушка, щурясь от солнца, но не забывая о сосредоточенной настороженности - ответ не заставит себя ждать. Лезвие прошло ткань и кожу, расцветая багровым цветком на глазах обоих. Огонек во взгляде жертвы выдавал ее радость. - Если ты не поймешь таких жирных намеков... - очаровательная улыбка не сходила с губ, хотя для такого Джокера это было скорее штрихом к завершению портрета злодея всея фильма.
Внутри исходилось нервное ожидание драки и крови. Она жаждала этого уже очень долго.

А девчонка-то распалялась. Ветер трепал непослушную огненную гриву, что даже в нескольких метрах от Харона  смахивала на языки пламени. "Горячая," - не от надуманного Системой пекла хотелось пить и смахнуть капли пота со лба, а от близости Джулии. Жертвы, в первую очередь. Чтобы не вытворяла та в этом "мире" мужчина впитывал все. Он был тем ветром, что припечатывал песок к ее щекам и губам, путался в локонах, скрипел на зубах. Был сухим воздухом, что выжигал легкие изнутри и растворялся в крови. Дистанция почти не изменилась, а кожу Бредшоу разъедала кислота.
На заявление девчонки Боец готов был рассмеяться. В любой другой день, месяц, год, в Токио, Катаре, Мале. Слова Джул были бы смешны и самонадеянны. Но не внутри Системы. "Это я называю Связью - когда хочешь и не делаешь. Не потому что нет возможности, а потому что сразу перестаешь хотеть то, что вне ведения твоего Хозяина," - перед глазами пронеслись кадры из прошлого, когда Томо "приручал" своего партнера. Он делал это либо в постели, либо в бою - по другому Мишель не воспринимал "уроки". Вот и сейчас нахлынуло пресловутое дежа вю. Рыжая откровенно нарывалась. Ее следовало проучить. Вздернуть за шею или приложить к ближайшей устоявшей стене. Долго держать руки на горле, наваливаясь всем телом. Она должна была почувствовать, по чьим правилам ведется игра. Девчонка бы трепыхалась, как бывало со всеми крысами, попавшими в железные "объятия" мышеловки, а зеленые глаза закатывались...
Харона неслабо тряхнул. В нос ударил знакомый запах, правда на фоне прочего, был более свежим. Джул пустила кровь. "Какого хера?" - глаза забегали по ее искаженному удовольствием лицу. "Не боишься. Даже не оставляешь мне шанса, чтобы огрызнуться, чертовка," - Аарон повторил ее жест, мазнув языком по нижней губе. Заманчиво выглядело происходящее, особенно с блеснувшим в руке ножом.
- Похоже, что тебе последние мозги отшиб один из мальцов на побегушках, - огрызнулся и сразу же получил нож в руку. Это, надо сказать, сильный "аргумент", который легко можно было остановить, но... Черт, он почти захотел, чтобы рыженька, наконец, выпустила зубы. Полностью. Претила идея слюнявого флирта, каким она "обрадовала" Бредшоу в его палате днями ранее. Не в его характере.
- Мамочка научила кидаться ножом, но не объяснила, - пальцы вцепились в нож, вытягивая лезвие и отбрасывая его в сторону. Мишель оборвал речь, чтобы ринуться на Джулию, сократив расстояние до нескольких миллиметров, с глухим ударом вдавливая ту в стену одного из домов. -...что не надо мазать? - пораженная рука зудела от напряжения, но нисколько не сковывала движений. Капля в море для перевозбужденного организма, закаленного жизнью в полевых условиях. "Дразнит, сучка. Снова," - большой палец левой руки он топил в ключичную впадину, затрудняя дыхание девчонке. Одна из известных болевых точек, что не причинила бы серьезного вреда. И Харон поддавался, считай, не держал ее вовсе. Только сжал, притягивая к себе и внимательно рассматривая глаза напротив.
- Есть вещи больнее ограничителей, куколка, ты ведь знаешь, - не вопрос, утверждение. Кончик языка развязно проезжается по белой полосе шрама на щеке, от уголка губы. Привкус песка, соли от пота и ее кожи. Сочно. Он отвлекает от того, что творит другая рука, медленно вытягивающая нож из-за пояса. Обоюдо острое лезвие. Холодный металл касается запястья Джул, сгиба локтя, оставляя неглубокие порезы. В какой-то момент мужчина отстраняется от лица девчонки и вонзает оружие в стену, пришпиливая случайно попавшуюся прядь, рядом с щекой.
- Всегда думал, что все Агнцы - неженки, - высказывание звучало, как комплимент, вкупе с заинтересованным взглядом. Бескрылой как будто все равно или Харон продолжает следовать ее плану. Сильно, нечего сказать. Несколько разрубленных локонов уносит ветром, а Боец, опираясь на торчащую рукоять ножа, снова нависает над пойманной пташкой. Кончиками коротких ногтей он раздвигает свежие порезы. Ему нужна ее кровь. Больше крови. На подушечках собралось достаточно, чтобы продолжить. И Мишель прикасается ко лбу. Он пишет свое имя. "ХАРОН" своим размашистым почерком, короткими мазками, смешивая алую "краску" с испариной. Когда-то он хотел это сделать с Томо, но тот был категорически против, чтобы Страж его "помечал". Удачное стечение обстоятельств напомнило.
Не чувствуя под ладонью грудную клетку или артерию, сложно слышать чужой сердечный ритм. А Бредшоу слышал Джулию и это немного странно. В частности ее спокойное дыхание. Оно взбесило. Колено протиснулось между ног девчонки, приподнимая над твердой почвой. Теперь не нужно было склонять голову, чтобы заглянуть в дерзкие глаза, и движение воздуха смешивалось с собственным.
- Что бы сделал твой "пес", Бескрылая, если бы я вспорол сухожилия его хозяйке? - речь шла о природном Бойце. Величайшее наслаждение, которое только можно испытать во время боя - созерцать, как противник сокрушается над остывающим трупом напарника. - Скажи мне, каков в деле твой "щенок"? - Безжалостный почти прорычал в лицо Джулии. "Ты отпустила "поводок". Я начинаю слышать твои мысли, малышка."

Волосы падают на лицо, заворачиваясь вокруг шеи, шелестя от ветра. Шаги в бесконечной мягкости песка - резкие, насильные, продолжающиеся долгими следами, пока наконец спиной ее не припечатывают к твердой поверхности. Стена выбивает из девушки дыхание, которое тут же умирает на губах, не восстанавливаясь - некомфортное ощущение чужих пальцев в точке, которую она почти никогда не использовала.
А ты нежен... - иронично отмечает Джул его движения, четко рассчитанные на обездвиживание ее, но не более того. Это возбуждало аппетит. Ритуал...
В какой то момент она поверила, что руки сомкнутся на шее - одним движением, окончательно. В глазах мелькнуло облегчение, но тут же ускользнуло в неведомые потоки напряжения. Нет, он не сделает ей такого подарка...  Восприятие отказывалось фиксировать что-то по отдельности, выдавая любое прикосновение к телу цельным, обнажающим. Джул удивленно отметила, что не испытывает отвращения - хотя Харон был "чужим". Ни одно желание подчинить себе красивую игрушку не могло так быстро сломать память тела. Оказывается - могла. Ее память была поразительно свободна от привязанностей, шлюшна, что уж там. Зрачки расширились, когда Шелли провел языком по шраму.
Не смей... - предупреждающе поднимает голову истеричная часть того, что было похоронено глубоко в ней, в омуте боли и унижения. Больнее ограничителей? В глазах застывает холодная ярость, разведенная с отвращением в равных пропорциях. Она смотрит в глаза Харону, осмысливая слова. Слова складываются в звенья цепи, с тихим звяканьем обматываясь вокруг ее ребер, сжимая как стальные канаты и уничтожая ее размеренное слабое дыхание. Все попытки к нему - уж точно.
Серо-зеленое марево напротив мерцает и предательски становится глазами Леонардо в ту ночь. Кожа почти инстинктивно холодеет от одной памяти о простынях и ужасе в глазах брата. Тот самый нож лежал сейчас где-то в песке, погребенный в слое пыли чужого прошлого - его и ее. Кровь нового бойца уже остывала на лезвии, что когда то вспорола ее щеку. В глазах пляшут бесы, на губах играет улыбка превосходства, безумная, искренняя, яростно-неповторимая улыбка человека, который может сделать больно - так, что даже смерть это не заглушит. Лучший на свете морфий - не сработает, милый... - ее слова тогда, обжигающие в крови, пока она захлебывалась смехом, не помня той боли, той злости на весь мир. Ей было все равно что будет дальше - лишь бы было больно. Пожирающее чудовище жило внутри нее, тогда и сейчас. На ресницах проступили слезы, застыв стеклом на лице, которое больше не знало как плакать, как выражать чувства. Она похоронила в себе это - давным давно, исполосовав себе лицо, возведя стену между собой и своим любовником, братом, защитником и хозяином. Что такое боль в системе против такого насилия над собой?
Запястье приятно обожгло прикосновением другого тела, продолжив свой путь до плеча. Кожа дышала новым ощущением тепла, которое становилось все горячее... Кожа - кожа. Кровь - кровь.
Сухие губы хватали воздух мелкими порциями, размеренно живя на периодах удовольствия и ожидания. Скребущий звук лезвия в стене, рядом с лицом, раздается как сигнал выхватывающий ее из глубин. Джул не замечает как пряди волос падают на свитер и исчезают, поглощая мозаику взгляда Харона как кислород.
Его пальцы касаются горящих очагов на руке, от ладони до локтя, когда Джул откидывает голову назад чувствуя затылком шероховатость стены.
Она считала до десяти, слушая его дыхание, изгоняя прочь мысли о себе самой, о своем несовершенстве как агнца, как наставника. На подъеме этих ощущений она совершенно забыла все слова, все мать их, правильные слова, чтобы направить Харона на установление полноценной связи. Она просто выравнивала дыхание, справляясь с желанием обвить руки вокруг его шеи и впиться зубами в его шею, грызя до самых артерий, до самой горячей сущности его организма. На коже выступали капельки пота, а на языке поселилось желание облизать эту кожу, прежде чем выпить теплый соленый поток его крови. Вампиры в кино не могли передать этого желания обладать правом на чужое тело, включая любой момент его осквернения, какое она испытвала сейчас. В это мгновение Харон был для нее единственной настоящей вещью в этой системе. Не существовало ничего больше и уже не будет, пока это не закончится.
Что за черт? - хотелось спросить, не обращаясь ни к кому. Жар уже достиг такой точки, что Джул не помнила как стянула с себя свитер через голову, роняя зеленую вещь в пустоту. Харон выводил последние буквы на лбу, когда Джулия заметила, что пальцы его в крови. Прикрыв глаза от мысли, что он все сделал правильно, сам, не задав ни одного наводящего вопроса - она расслабленно улыбнулась. Как в полусне, все еще следя за тем, чтобы не забыть доставлять себе воздух по глоткам, она поднимает левую ладонь и вытаскивает нож из стены за собой. Лезвие подается с легкостью, опускаясь до женской шеи не касаясь ее. Взгляд из под рыжих прядей выдает холодую волю и полное сознание. Она чувстсвует все, и она все запомнит - говорил этот взгляд. Лезвие касается кожи на шее, проезжая налево и вниз, упираясь в пальцы Харона кровавым глубоким следом. Уже знакомый запах обжигает обоих, но жертве плевать - ни один мускул не выдает, что она чувствует хоть что-то. Кончик оружия лижет майку Харона по верхнему шву и исчезает из поля зрения, втыкаясь в песок вертикально с глухим шлепком. По телу от ключиц ползут тонкие красные ленты, наперегонки достигая белой ткани топа и окрашивая ее по краю. Джул с парализующей медлительностью дорывает майку мужчины до середины торса, обнажая природное имя. Пальцы с мягкостью ложатся на буквы, которые когда-то были серьезным оружием в умелых руках мальчишки.
Томо - вспоминает она. Она не хочет знать о том мальчике ничего. Она не любопытна. Того Агнца больше нет, а остальное - лирика. Кровь пропитывает майку уже до середины, неприятно облепляя ее мокрым ощущением  и логической мыслью -  порез получился глубже чем хотела. Пальцы скользят по распоротым краям плоти, собирая теплую краску и выводя поверх старых букв - новые. Джулия облизывается, когда поверх "безжалостного" ложится "бескрылый". Пальцы касаются губ агнца, потом снова ложатся на свежую надпись.
- Ты будешь служить с этим именем мне. Мое слово - для тебя закон. Я твой Бог и Дьявол, я - твои крылья и поводок. - шепотом произносит она, чувствуя как от ее состояния ощутимо убавляется энергии - усталость накатывает быстро, неожиданно.
Так и должно быть, верно?
- Я буду твоей болью, Харон. Только я. Нестерпимой болью, - губы терзает на мгновенье улыбка, но тут же проходит. Во взгляде сталь  и нежность - полная истерия. Накрывает с головой ощущением нереальности, а колени подгибаются от усталости. Джул довольно щурится на мужчину, сосредотачиваясь на маленькой борьбе, которая еще не закончилась.
Имя - имя. Связь. Поздравляю, Харон. Ты попал. 
Вопрос о Ринтаро звучит как чужеродный, рыжая не сразу понимает о чем идет речь, а спустя время выжимает из себя усталую усмешку.
- Ты увидишь его в деле, Шелли. - когда выполнишь мой главный приказ, - Когда я захочу.

Сердце качает, выталкивает красную жидкость на поверхность. Легкие опаляет, но уже не прожженным воздухом из прошлого, а в полне ощутимой болью у дыхательных путей. Невероятная тяга изнутри выворачивает наизнанку. Харона повело и далеко не от ничтожной царапины от ножа. "Бля... Что происходит?!" - мужчина пошатнулся, волей случая, не падая на землю вместе с девушкой на руках. Мгновение от того момента, как настырные пальцы вывели на нем чужеродное Имя. Новое клеймо - новая боль. В голове звучат произнесенные слова, сохраняя уверенный тон: "Ты будешь служить с этим именем мне. Мое слово - для тебя закон. Я твой Бог и Дьявол, я - твои крылья и поводок." Невыносимо. Женский голос сливается с тем, поломанным юношеским, из прошлого. И это сворачивает внутри огромный ком из скорби, печали, адской боли.
Мишель сползает вниз, не выпуская Джул из своих рук. Он цепляется за Жертву, стараясь не упасть навзничь. Система дает сбой и на горизонте восстают урывками другие воспоминания: лица талибов из плена, теперь неразборчивая арабская речь принимает очертания; звон падающих гильз на каменный пол; женские слезы стекают по ноге, потому что плененная девица пододвинулась слишком близко. Песок поднимается к небу, почву потряхивает разорвавшийся снаряд. Во всей какофонии звуков Боец больше не слышит собственного дыхания.
- Бескрылая... Джул... - повторяют губы, а пальцы впиваются в мягкую ткань, в кожу. Глухой хлопок и ощущение внезапного погружения. Система не выдерживает конфликта двух Имен у своего создателя. Полотно воссозданного мира рвется, мутный купол рассыпается на осколки, раскрывая суровую реальность от двух людей, что пытались крыться от всего.
Белый день врезается в глаза, слепит и дезориентирует. Тело невесомо. Лишь резкое колющее ощущение в груди и оголившиеся нервные окончания удерживают сознание на плаву. Харон еще чувствует тепло под ладонями, но оно настолько призрачно и ничтожно, что теряется на фоне расползающегося мрака. Голоса персонала, топот и холодные руки. Связь с новоиспеченной "хозяйкой" растворяется, как тошнотворный транквилизатор, что сейчас вкалывают в вену. Его считают опасным даже сейчас, когда он не может пошевелиться, не может раскрыть рта и произнести хоть что-то. Мужчину несут, уже на носилках. Он больше не слышит, не видит, не реагирует на раздражителей. Написанное кровью Имя заполняет разум.

-... запереть в боксе до распоряжения доктора Самуры, - "Куда? Зачем?" - веки тяжелые, непослушные. Слова не желают срываться с языка. Такое уже бывало, после наркоза. Почему Аарона снова накачали этой дрянью? Мыслительный процесс отдается мигренью. Мягкая подушка под головой тянет назад, вынуждает запрокинуть голову. В голове снова пусто. Как никогда прежде.

Конец второй части.

Начало марта 2010 года.

"Это я убила мальчишку," - голова мечется по подушке, как в бреду. По прошествию месяцев усиленной терапии всполохи ясности настигают Харона реже. Он больше не может двигаться, к нему не допускается персонал - все переговоры проходят по громкой связи, а еду приносят с новой "дозой". Физические контакты сведены к минимуму. Персонал опасается повторения ситуации на прогулке. Самура же не собирается понукать своему пациенту и на все бессвязные просьбы впустить какую-то девчонку дает отказ. Это неслыханная наглость со стороны безбащенного убийцы. Доктор слишком долго проявляла свою лояльность и теперь пожинает плоды своей халатности.
Меньше всего Бредшоу беспокоиться о своем положении. Его заботит иное - Имя. Сколько бы не трудились сестры милосердия, не вымывали его бренную плоть, клеймо уже въелось под кожу. Даже глубже чем пусть  мертвое, но природное Имя. Мужчина долгие недели переживал "второе рождение" и вот снова наступил период затишья. Когда боль не сворачивает в узел, когда можно раскрыть глаза и упереться в до омерзения белый и ровный потолок, когда по коридору различимы редкие шаги.
Однако, с некоторых пор в голове засела безумная идея или же не до конца утопленное в бессознательном воспоминание. Харону мерещиться, что совсем недавно его кровать прогнулась под тяжестью девичьего тела. Он мог слышать Ее голос. Но слова... Джулия что-то говорила. Что-то очень важное для него. "Что за херня со мной происходит?!" - недоумение. Он готов поклясться в том, что это не побочные эффекты от препаратов и не игра разума. Как никогда за время пребывания в боксе Шелли чувствует, что близок к истине, только та ускользает из рук. А руки остаются привязаны к больничной койке.

Часы имели особое раздражающее свойство - тикать. Безотрадно, удручающе. В тишине, в
полнейшей тишине этого стерильного бокса, именуемого гордым званием кабинета. Клетка,  только без осязаемых прутьев. Для главного тигра в этом зверинце. В стекле окна  отразились поджатые губы, искусанные за последние дни до состояния леопардовой шкуры, но по  прежнему упрямые. Кабинет ее психиатра был скучнейшим местом во всей клинике - идеально  чистым и скучным. Пустым. Безжизненным. В таком месте не должны расти ютящиеся по горшкам растения, они просто не выживут в этом разреженном воздухе. Ноздри втягивают пустоту, пронизанную знанием и опытом, но лишенную запахов и векторов движения. Вакуум. Рабочий круг ада для мелких бесов, обделенных вниманием главного Мефистофеля. Что эти трусы могут знать о служении? А о безумии? Внимательный взгляд зеленых глаз скользит по редким рисункам, украшающим стены этой клетки ожидания - в голове не рождается ни одной мысли от этих художественных напряжений на полотнах. Вымученные лоскуты нездоровой души, распятые здесь как памятник его невообразимой важности. Джул неприятно усмехнулась, отворачиваясь от этой мозаики комплексов. Ее врачу явно не хватало чего-то важного, например страха или уважения к чужим страхам... Уважать фобии других - целое искусство, которым он был обделен со своего первого экзамена.  Часы отбивали ритм на плацу пустого стола. Пальцы коснулись мягкой обивки его кресла, разворачивая трон светила науки к себе. Спутанные после душа волосы, еще мокрые на кончиках - трогают лицо, пока взгляд останавливается на фотографии в масивной деревянной рамке. Светлое пятно на стерильном плато его личного пространства... Два лица, одно женское. Холодный взгляд прожигает их
насквозь, с мрачным удовлетворением наблюдая как улыбки сползают с их самодовольных лиц. Любовь... Какое банальное оправдание.
- Вы ведь влюблены в нее, доктор? - дверь открывается, пропуская в кабинет звук общего
коридорного звонка, сигнализирующего о начале обеда. - Иначе зачем было жениться?
Легкое покачивание из стороны в сторону, вперед-назад, задерживая себя на весу и возвращая на носочки. Взгляд отклеивается от супружеского счастья в рамочке, серея и ненавидя этого мужчину за сам факт его существования.
- Я ненавижу свадьбы, знаете ли... - произносит девушка уже тише, располагаясь по-хозяйски
в его кресле. На подоконнике брошена пепельница из бронзы, драконоподобная чаша, омерзительно красивая. Раритет, не иначе. Как и часы. Вопросы о самочувствии, настроении, о вещах, которые она должна была собрать. Затылок ложится на спинку, пальцы в открытых босоножках на высоком каблуке скользят по ножкам, отталкивая и крутя по небольшому углу. Джул смотрела в потолок, кусая губы. Она не ждала его, хотя был сделан тот самый звонок. Она уже ничего не ждала от этого дня. Она итак получила все, что хотела.

....- Скажи мне, каков в деле твой "щенок"? - песок на губах не сходил даже сегодня. Выстрелы
были чем-то родным, настолько, насколько это было в привычке для него когда-то. Система сворачивается сама, возмущенная таким отношением со стороны этой пары наглых Вс, или же высосав из Харона все, что смогла. Джулию шатает, но слабость приносит серо-черные волны забытья уже позже, когда Шелли обездвиживают и приводят в состояние сомнабулы. На губах все еще горячее ощущение песка и пустыни. Афганистан как отправная точка чего-то важного, где связь становится змеей и кусает себя за хвост, даря уроборосу новое рождение. Рыжий Агнец разбит и лишь наблюдает как бойца увозят в здание клиники. Чужие руки достигают наконец и ее - оттолкнуть их не дает пустота. В голове, в сердце, в руках - все завязано в узел. И это все? - шепчет отголосок удивления, - Все вот так и заканчивается? Дневной свет убаюкивает ее, склоняя к горячему асфальту. Она ощущает его щекой, прежде чем раствориться в нем навсегда, как ей кажется. И растворяется...

.....- Привет, - рассеянно подбирает она слова, сжимая трубку телефона в его кабинете. Свет тогда играл на столе зайчиками, танцуя в бесноватом вальсе мыслей. Ладонь завернута в бинты, так что держать приходится двумя пальцами. Голос в отдалении похож и не похож на оригинал, который она помнила. Парень не мог сильно измениться за это время. Или мог.  Но одно было несомненно - он существовал, все еще.
- Я хочу чтобы ты приехал по этому адресу, - произносит она, уточняя, что это срочно.
В голове крутятся обрывки прошлых дней с бойцом, которые далеки от нее настоящей, непонятны и потеряны где-то в путешествии к пониманию своих ошибок. Своих глубых, импульсивных ошибок... Страх не дает сорваться на язвительные шутки в его адрес, когда Ринтаро успевает не только согласиться.
- Спасибо, - звучит вместо прощаний.
Круги по воде расходятся за пределы комнаты, где ее внимательно слушали чужие уши. Внимательные уши двух медсестер и лечащего врача. Удивительно, сколько внимания они способны выжать из себя. Удивительно, как она может быть спокойна. Может, пора с этим заканчивать?  Руку саднило. Пальцы переплетаются в замок.

- Ты будешь ждать здесь? - в тоне чувствуется намек на заботу, вежливый, принимающий отказы и не ожидающий понимания. Джул понимает, что этот человек устал. Но не так как она. Не так обреченно. Во взгляде рыжей бестии мелькает жестокое отражение ее самой, расколотое на части «процедурами». Она подается вперед, опираясь на стол, внимательно всматриваясь в человека напротив. И находя все те мелкие черты, которые она видела в той комнате без окон. Он не изменился.

.....Комната начинается с потолка, обретая стены и лица, склоненные над ней. Шприцы — поначалу это удивляло, но вскоре привыкаешь. Можно привыкнуть ко всему... Джул это прекрасно знала.
Первый изолятор стал лабораторией с ремнями и препаратами жидкого содержания. Ощущение что в твоем теле резвится чужеродное существо было еще поразительно живо в памяти. Девушка сроднилась с ним не сразу, выгоняя его цепкие лапы из собственных мыслей, пока оно не подчиняло полностью. Дезориентация, вакуум. Тоска. Боль.
Он взмывал на уровне потолка, когда  проходили каждые два часа — уговаривал потерпеть и быть умничкой. Говорил о здоровье, о благе, о жизни. О наружности, которая не так недосягаема как она думает. Джул не думала. Она предоставила существу думать за нее, наслаждаясь мелкими дозами боли, которую ей милостиво скармливали. Физиология брала свое, но она слишком поздно вспомнила, что этот мир еще греет ее тело, не отпуская туда, где она была слишком часто во снах. Боль шла по нарастающей, вгрызаясь в нее новыми иглами под кожу и растворяя в себе память и эмоции.  Она постепенно забывала вкус жизни и цвет воздуха, забывала важные лица, рылась в мареве прошлых дней, но не находила почти ничего. Однажды она закрыла глаза и пожелала смерти — быстрой, окончательной. И закрыла связь с бойцом, не прощаясь. В ту ночь ей снилась собственная кремация.

- Мне нечего здесь больше делать. - спокойно бросает она в тишине ожидания между ними, закрывая глаза и выключая образ главного психиатра из интерьера кабинета. - И не с кем прощаться. - добавляет она, чувствуя его желание задать именно этот вопрос. В воздухе висело любопытство.  Джул лениво считала ромбы на настольной лампе, прислушиваясь к редким шагам в коридоре. Часы отсчитывали уходящее по капле время.
Прошло больше часа, прежде чем дверь отворилась. Девушка, не меняя позы сомнутых на груди рук, повернулась к вошедшему, прохладно осматривая его с головы до ног. Губы даже не тронула улыбка.
- Здравствуй, Таро. - мягко бросает она, не чувствуя внутри ничего, похожего на радость. Боец был чем-то слишком далеким. Прошлая жизнь. Жизнь без запаха трупов и солнечного безумия Афганистана...