Бежать быстрее, бежать, не разбирая дороги, не важно куда, лишь бы подальше от творящегося хаоса. Инстинкт древний и первостепенный. И если даже волнуешься за своих сестер, то все равно бежать, надеясь на спасение. Зачем огромным плечистым мужчинам монахини. Разум подсказывал наиболее вероятные варианты ответа, но Софи их слушать не желала. Чета Кремье давно и доступно объяснила, что любая девочка в этом мире - разменная монета. Но если аристократку можно выгодно продать, укрепив свое благосостояние и наладив связи с нужным семейством, то что взять с простолюдинки или Невесты Христовой. Подол грубой рясы цепляется за сучья и ветки, хочется оглянуться назад, убедившись, что девочки в безопасности, но промедление лишает преимущества. А тут еще и хорошо различимый всхлип лишает возможности думать связно. Уже было найденное убежище среди камней приходится покинуть. Пусть Жан и научил способам выживания в чаще, но отсиживаться в относительной безопасности, пока сестры расплачиваются за свою нерасторопность, нареченная Сюзанной не может. Вся ответственность за происходящее только на ней, за травами отправились по ее просьбе, значит и бросить их - величайшая неблагодарность. Обычный нож мало походит на привычный с детства охотничий кинжал, подаренный ловчим еще в годы относительной свободы, но с хоть каким-то оружием гораздо спокойнее. Навыки, привитые в детские годы, не забываются. И если подкрасться с подветренной стороны еще выходит, то женская сила против мужской - настоящая глупость. Кажется она даже успевает поцарапать первого попавшегося на глаза разбойника острым тонким лезвием, только пользы это никому не приносит. От грубого удара щека загорается диким огнем, в глазах темные точки, но Софи закусывает до крови губу, не позволяя ни одному всхлипу вырваться наружу. Разбойники отпускают скабезные шуточки о диких кошечках и развлечениях с ними. Однако их прерывает замечание явно лидера. Но участь пленниц это не облегчает. Напавшие явно ждут чего-то или кого-то, но острая сталь у горла монахинь не обнадеживает. Что бы там ни было, а закончится для них все плохо, не нужно быть предсказателем или пророком, чтобы понять....
Сестры замирают, не рискуя шевелиться. Жития святых и рассказы о жертвенности это конечно прекрасно, но столь бесславная кончина в лесу мало походит на достойную. В животе смерзается ледяной ком обреченности. Что бы не говорили пленители, а сильно сомнительно, что женщины уйдут отсюда живыми. Лишние свидетели не остаются в здравии, даже если они носят рясу. Проходит всего несколько секунд и на поляне появляется еще одно действующее лицо. Теперь ситуация проясняется, но одиночка не справится с целой группой, даже и такой плечистый и крепкий. Софи пытается крикнуть, чтобы незнакомец не связывался с разбойниками, но грубый рывок держащего заставляет вытянуться по струнке, алая струйка окрашивает бледную нежную кожу, но пока еще рыжеволосая не замечает боли, лишь с широко распахнутыми глазами наблюдает за разворачивающимся действом. Кажется, самая младшая из послушниц падает в обморок, не выдерживая такого морального напряжения. Это все замечается лишь краем глаза, вскользь тяжелую мутную пелену обреченности и страха. Не за себя, за сестер. Сама же Софи кончины не боялась. Этот страх изжил себя давно, вместе с вязкими кошмарами и осознанием того, что рыей не было предназначено жить.